Книга “Немного квантовой механики не помешает и женщине”. Глава 7

Глава 7

Книги читают нас

Это немного необычно – смотреть на себя из книжки и слышать шелест обсуждения про людей из скрепки книг. Или даже общинный ропот. Кто сказал, что книги не оставляют общину? Мы читали частями Алису в стране Чудес и, шутя, попадали в Зазеркалье, перелистав страницы. Много нашли общего с нашим миром чиновников, обывателей, властителей, странников и детей. Узнали себя в вопросах Алисы. У книг Льюиса Кэрролла нет возраста, нет современности, и время там вещественно с одной стороны и утекает — с другой. Вечные книги  написаны о вечных вопросах. И смотрит на нас эта книга с полки и разные ее издания, как близкие и дальние родственники глядят в оба на тех, кто не знает квантовой механики, Божьей милости, жизни, смерти и тоннельных переходов через кроличьи норы. Чтобы облегчить себе задачу объяснения этой странной перефокусировки взгляда, посадим героев  Алисы в рядок и поймем, что мы есть для кого?

Вот белый кролик видит  и слышит наши разговоры о важном и, наверное, узнает безумное чаепитие в своей стране, он торопится и думает, что мы слишком много говорим и слишком мало делаем, и также лишены почтения к властям и нужных атрибутов (ни у кого нет перчаток и веера!).

Вот Алиса, грустно смотрит на будущее, ни Англии, ни воспитанности, ни чудес. Безумное чаепитие, да и только, и все как один шляпники, чудаки, альтруисты, самоубийцы понарошку.

Вот Королева с крикетным фламинго кричит, шипит и, наверное, хочет заменить привычную казнь ссылкой в наш мир, где каждая карта мнит себя местностью. Мы ее конечно бесим, но и родство чувствуется. Мы так все озабочены своими суждениями об убийствах чего-то плохого и защите чего-то хорошего, такого же произвольного, как в мире Королевы.

Вот Шляпник – наш собрат по мышлению сходит со страниц и включается в наши танцы между книгами, он признанная фигура постмодерна – городской сумасшедший, пророк нового времени, хипстер и ветрогон, дитя любви и наркотиков, мастер не случившихся революций, баловень женщин. С ними и вальсирует.

Вот чеширский котик, проявленный улыбкой и зубками, он что-то знает про нас, но не знает до это было или после, он сугубо пространственный пульсирующий субъект, и ему, конечно, до нас как таковых нет дела. Вот ежели парадокс — тогда он — да. А так — нет. Его смешит мир, в котором так любят котят, чтобы до последнего мига не заметить исчезающих улыбок детей Неба, которые только что были маленькими.

Вот синяя гусеница с заправским кальяном, серой спутанностью с туманами серых путей, она куда старше чем кот, ее род древнее, чем книга. Она смотрит на нас как на деток, которые в песочнице строят миры. Она мировая прабабушка. В СССР были такие врачихи с беломориной, судьи с трубкой, учительницы в пенсне. На них держался мир. А теперь они умерли. И осталась английская наставница, чему она может нас научить? Логике и опыту? Мы ей не нравимся. Совсем чужие, то есть чужеродные.

Мартовский заяц – наш современник, он любит молодежь и опасается взрослых читателей. Он ничего про нас не думает. Он конкурирует со Шляпником. Совсем неудачно, что именно он настоящий хипстер проиграл этому болвану в медиа, не стал поэтом и ухажером, у него остались уши и имидж  Шута. Он хочет что-то доказать, но выйти к нам не может и отчаянно жестикулирует. Он не безумен. Его подвело будущее и он желает нам также попасть под тяжелые копыта эры Зрительских симпатий.

Продолжение следует…